Увы! всем людям, видно, суждено Узнать, как говорится, «жизни бремя». Мы ничего пока не скажем… По Посмотрим, что-то нам откроет время? Когда на свет выходит лист — давно В земле нагретой созревало семя… Тоскливая, мечтательная лень Андреем овладела в этот день.
XXXVII
С начала самого любовь должна Расти неслышно, как во сне глубоком Дитя растет… огласка ей вредна: Как юный гриб, открытый зорким оком, Замрет, завянет, пропадет она… Потом — ее вы можете с потоком Сравнить, с огнем, и с лавой, и с грозой, И вообще со всякой чепухой.
XXXVIII
Но первый страх и трепет сердца, стук Его внезапный, первое страданье Отрадно-грустное, как первый звук Печальной песни, первое желанье, Когда в огне нежданных слез и мук С испугом просыпается сознанье И вся душа заражена тоской… Как это всё прекрасно, боже мой!
XXXIX
Андрей к соседям стал ходить. Они Его ласкали; малый был он смирный, Им по плечу; радушьем искони Славяне славятся; к их жизни мирной Привык он скоро сам; летели дни; Он рано приходил, глотал их жирный Обед, пил жидкий чай, а вечерком, Пока супруг за ломберным столом
XL
Сражался, с ней сидел он по часам… И говорил охотно, с убежденьем И даже с жаром. Часто был он сам Проникнут добродушным удивленьем: Кто вдруг освободил его? речам Дал звук и силу? Впрочем, «откровеньем» Она не величала тех речей… Язык новейший незнаком был ей,
XLI
Нет, — но при нем овладевало вдруг Ее душой веселое вниманье… Андрей стал нужен ей, как добрый друг, Как брат… Он понимал ее мечтанье, Он разделять умел ее досуг И вызывать малейшее желанье… Она могла болтать, молчать при нем… Им было хорошо, тепло вдвоем.
XLII
И стал он тих и кроток, как дитя В обновке: наслаждался без оглядки; Андрей себя не вопрошал, хотя В нем изредка пугливые догадки Рождались… Он душил их, жил шутя. Так первые таинственные взятки, С стыдливостью соединив расчет, Чиновник бессознательно берет.
XLIII
Они гуляли много по лугам И в роще (муж, кряхтя, тащился следом), Читали Пушкина по вечерам, Играли в шахматы перед обедом, Иль, волю дав лукавым языкам, Смеялись потихоньку над соседом… Иль иногда рассказывал Андрей О службе занимательной своей.
XLIV
Тогда, как струйки мелкие реки У камышей, на солнце, в неглубоких Местах, иль как те светлые кружки В тени густых дубов и лип широких, Когда затихнет ветер, а листки Едва трепещут на сучках высоких, — По тонким губкам Дуни молодой Улыбки пробегали чередой.
XLV
Они смеялись часто… Но потом Весьма грустить и горевать умели И в небо возноситься… Под окном Они тогда задумчиво сидели, Мечтали, жили, думали вдвоем И молча содрогались и бледнели — И тихо воцарялся в их сердцах Так называемый «священный страх».
XLVI
Смешно глядеть на круглую луну; Смешно вздыхать — и часто, цепенея От холода, ночную тишину «Пить, жадно пить», блаженствуя, немея… Зевать и прозаическому сну Противиться, затем, что с эмпирея Слетают поэтические сны… Но кто ж не грешен с этой стороны?
XLVII
Да; много так погибло вечеров Для них; но то, что в них тогда звучало, То был любви невольный, первый зов… Но то, что сердце в небесах искало, Что выразить не находили слов, — Так близко, рядом, под боком дышало… Блаженство не в эфире… Впрочем, кровь Заговорит, когда молчит любовь.
XLVIII
Проворно зреет запрещенный плод. Андрей стал грустен, молчалив и странен (Влюбленные — весьма смешной народ!), И смысл его речей бывал туманен… Известно: труден каждый переход. Наш бедный друг был прямо в сердце ранен… Она с ним часто ссорилась… Она Была сама смертельно влюблена.
XLIX
Но мы сказать не смеем, сколько дней, Недель, годов, десятков лет волненья Такие продолжаться в нем и в ней Могли бы, если б случай, — без сомненья, Первейший друг неопытных людей, — Не прекратил напрасного томленья… Однажды муж уехал, а жена Осталась дома, как всегда, одна.
L
Работу на колени уронив, Тихонько на груди скрестивши руки И голову немножко наклонив, Она сидит под обаяньем скуки. И взор ее спокоен и ленив, И на губах давно затихли звуки… А сердце — то расширится, то вновь Задремлет… По щекам играет кровь.
LI
Но мысли не высокой предана Ее душа; напротив, просто «вздором», Как люди говорят, она полна… Улыбкой грустной, беспокойным взором, Которого вчера понять она