Ту грустную, невольную тревогу,
       Которая берет вас понемногу…
       К чему нам лицемерить — о друзья! —
       Ее любовью называю я.                
XLI
           
       Но эта искра часто гаснет… да;
       И, вспыхнувши, горит довольно странно
       И смертных восхищает — не всегда.
       Я выражаюсь несколько туманно…
       Но весело, должно быть, господа,
       Разгар любви следить в душе прекрасной,
       Подслушать вздох, задумчивую речь,
       Подметить взгляд доверчивый и ясный,
       Былое сбросить всё, как ношу с плеч…
       Случайности предаться без возврата
       И чувствовать, что жизнь полна, богата
       И что способность праздного ума
       Смеяться надо всем — смешна сама.
      
     
     XLII
           
       И так они сидели рядом… С ней
       Заговорил он… Странен, но понятен
       Параше смысл уклончивых речей…
       Она его боится, но приятен
       Ей этот страх — и робости своей
       Она едва ль не радуется тайно.
       Шутя, скользит небрежный разговор;
       И вдруг глаза их встретились случайно —
       Она не тотчас опустила взор…
       И встала, без причины приласкалась
       К отцу… ласкаясь, тихо улыбалась,
       И, говоря о нем, сказала: «он».—
       Читатель, я — признайтесь — я смешон.
      
     
     XLIII
           
       А между тем ночь наступает… в ряд
       Вдали ложатся тучи… ровной мглою
       Наполнен воздух… липы чуть шумят;
       И яблони над темною травою,
       Раскинув ветки, высятся и спят —
       Лишь изредка промчится легкий трепет
       В березах; там за речкой соловей
       Поет себе, и слышен долгий лепет,
       Немолчный шёпот дремлющих степей.
       И в комнату, как вздох земли бессонной,
       Влетает робко ветер благовонный
       И манит в сад, и в поле, и в леса,
       Под вечные, святые небеса…
      
     
     XLIV
           
       Я помню сам старинный, грустный сад,
       Спокойный пруд, широкий, молчаливый…
       Я помню: волны мелкие дрожат
       У берега в тени плакучей ивы;
       Я помню — много лет тому назад —
       Я в том саду хожу в траве высокой
       (Дорожки все травою поросли),
       Заря так дивно рдеет… блеск глубокой
       Раскинулся от неба до земли…
       Хожу, брожу, задумчивый, усталый,
       О женщине мечтаю небывалой…
       И о прогулке поздней и немой —
       И это всё сбылось, о боже мой!
      
     
     XLV
           
       «А не хотите ль в сад? — сказал старик,—
       А? Виктор Алексеич! вместе с нами?
       Сад у меня простенек, но велик;
       Дорожки есть — и клумбочки с цветами».
       Они пошли… вечерний, громкий крик
       Коростелей их встретил; луг огромный
       Белел вдали… недвижных туч гряда
       Раскинулась над ним; сквозь полог темный
       Широких лип украдкою звезда
       Блеснет и скроется — и по аллее
       Идут они: одна чета скорее,
       Другая тише, тише всё… и вдруг
       С супругой добродетельный супруг
      
     
     XLVI
           
       Отстал… О хитрость сельская! Меж тем
       Параша с ним идет не слишком скоро…
       Ее душа спокойна — не совсем:
       А он не начинает разговора
       И рядом с пей идет, смущен и нем.
       Боится он внезапных объяснений,
       Чувствительных порывов… Иногда
       Он допускал возможность исключений,
       Но в пошлость верил твердо и всегда.
       И, признаюсь, он ошибался редко
       И обо всем судил довольно метко…
       Но мир другой ему был незнаком.
       И он — злодей! — не сожалел о нем.
      
     
     XLVII
           
       «Помилуйте, давно ль ваш Виктор был
       И тронут и встревожен и так дале?»
       Приятель мой — я вам сказать забыл —
       Клялся в любви единственно на бале —
       И только тем, которых не любил.
       Когда же сам любовной лихорадки
       Начальный жар в себе он признавал,
       Его терзали, мучили догадки —
       Свою любовь, как клад, он зарывал,
       И с чувствами своими, как художник,
       Любил один возиться мой безбожник…
       И вдруг — с уездной барышней — в саду…
       Едва ль ему отрадней, чем в аду.
      
     
     XLVIII
           
       Но постепенно тает он… Хотя
       Почтенные родители некстати
       Отстали, но она — она дитя;
       На этом тихом личике печати
       Лукавства нет; и вот — как бы шутя
       Ее он руку взял… и понемногу
       Предался вновь приятной тишине…
       И думает с отрадой: «Слава богу,
       До осени в деревне будет мне
       Не скучно жить — а там… но я взволнован.
       Я, кажется, влюблен и очарован!»
       Опять влюблен? Но почему ж? — Сейчас,
       Друзья мои, я успокою вас.
      
     
     XLIX
           
       Во-первых: ночь прекрасная была,
       Ночь летняя, спокойная, немая;
       Не све́тила луна, хоть и взошла;
       Река, во тьме таинственно сверкая,
       Текла вдали… Дорожка к ней вела;
       А листья в вышине толпой незримой
       Лепечут; вот — они сошли в овраг,
       И, словно их движением гонимый,
       Пред ними расступался мягкий мрак…
       Противиться не мог он обаянью —
       Он волю дал беспечному мечтанью
       И улыбался мирно и вздыхал…
       А свежий ветр в глаза их лобызал.
      
     
     L
           
       А во-вторых: Параша не молчит
       И не вздыхает с приторной ужимкой;
       Но говорит, и просто говорит.
       Она так мило движется — как дымкой,
       Прозрачной тенью трепетно облит
       Ее высокий стан… он отдыхает;
       Уж он и рад, что с ней они вдвоем.
       Заговорил… а сердце в ней пылает
       Неведомым, томительным огнем.
       Их запахом встречает куст незримый,
       И, словно тоже страстию томимый,
       Вдали, вдали — на рубеже степей