Сановник этот сильно — подшефеем…
       (Как слово чисто русское, должно
       «Шефе» склоняться)… попадья с злодеем
       Поручиком, я вижу, заодно…
       И нежится — и даже строит глазки,
       И расточает «родственные» ласки.                
XXIII
           
       И под шумок их речи голосистой
       На цыпочках подкрался сзади я…
       А Саша разливает чай душистый,
       Молчит — и вдруг увидела меня…
       И радостью блаженной, страстной, чистой
       Ее глаза сверкнули… О друзья!
       Тот милый взгляд проник мне прямо в душу…
       И я сказал: «Сорву ж я эту грушу!..»
      
     
     XXIV
           
       Не сватался поручик безобразный
       Пока за Сашей… да… но стороной
       Он толковал о том, что к «жизни праздной
       Он чувствует влеченье… что с женой
       Он был бы счастлив!.. Что ж? он не приказный
       Какой-нибудь!..» Притом поручик мой,
       У «батюшки» спросив благословенья,
       Вполне достиг его благоволенья.
      
     
     XXV
           
       «Но погоди ж, — я думал, — друг любезный!
       О попадья плутовка! погоди!
       Мы с Сашей вам дадим урок полезный —
       Жениться вздумал!!.. Время впереди,
       Но всё же мешкать нечего над бездной».
       Я к Саше подошел… В моей груди
       Кипела кровь… поближе я придвинул
       Мой стул и сел… Поручик рот разинул.
      
     
     XXVI
           
       Но я, не прерывая разговора,
       Глядел на Сашу, как голодный волк…
       И вдруг поднялся… «Что это? так скоро!
       Куда спешите?» — Мягкую, как шелк,
       Я ручку сжал. «Вы не боитесь вора?..
       Сегодня ночью…» — «Что-с?» — но я умолк —
       Ее лицо внезапно покраснело…
       И я пошел и думал: ладно дело!
      
     
     XXVII
           
       А вот и ночь… торжественным молчаньем
       Исполнен чуткий воздух… мрак и свет
       Слилися в небе… Долгим трепетаньем
       Трепещут листья… Суета сует!
       К чему мне хлопотать над описаньем?
       Какой же я неопытный «поэт»!
       Скажу без вычур — ночь была такая,
       Какой хотел я: тёмная, глухая
      
     
     XXVIII
           
       Пробила полночь… Время… Торопливо
       Прошел я в сад к соседу… под окном
       Я стукнул… растворилось боязливо
       Окошко… Саша в платьице ночном,
       Вся бледная, склонилась молчаливо
       Ко мне… — «Я вас пришел просить»… — «О чем?
       Так поздно… ах! Зачем вы здесь? скажите?
       Как сердце бьется — боже… нет! уйдите»…
      
     
     XXIX
           
       «Зачем я здесь? О Саша! как безумный
       Я вас люблю»… — «Ах, нет — я не должна
       Вас слушать»… — «Дайте ж руку»… Ветер шумный
       Промчался по березам. — Как она
       Затрепетала вдруг!!.. Благоразумный
       Я человек — но плоть во мне сильна,
       А потому внезапно, словно кошка,
       Я по стене… вскарабкался в окошко.
      
     
     XXX
           
       «Я закричу», — твердила Саша… (Страстно
       Люблю я женский крик — и майонез.)
       Бедняжка перетрусилась ужасно —
       А я, злодей! развратник!.. лез да лез.
       — «Я разбужу сестру — весь дом»… — «Напрасно»…
       (Она кричала — шёпотом.) — «Вы бес!»
       — «Мой ангел, Саша, как тебе не стыдно
       Меня бояться… право, мне обидно».
      
     
     XXXI
           
       Она твердила: «Боже мой… о боже!»
       Вздыхала — не противилась, но всем
       Дрожала телом. Добродетель всё же
       Не вздор — по крайней мере не совсем.
       Так думал я. Но «девственное ложе»,
       Гляжу, во тьме белеет… О зачем
       Соблазны так невыразимо сладки!!!
       Я Сашу посадил на край кроватки.
      
     
     XXXII
           
       К ее ногам прилег я, как котенок…
       Она меня бранит, а я молчок —
       И робко, как наказанный ребенок,
       То ручку, то холодный локоток
       Целую, то колено… Ситец тонок —
       А поцелуй горяч… И голосок
       Ее погас, и ручки стали влажны,
       Приподнялось и горло — признак важный!
      
     
     XXXIII
           
       И близок миг… над жадными губами
       Едва висит на ветке пышный плод…
       Подымется ли шорох за дверями,
       Она сама рукой зажмет мне рот…
       И слушает… И крупными слезами
       Сверкает взор испуганный… И вот
       Она ко мне припала, замирая,
       На грудь… и, головы не подымая,
      
     
     XXXIV
           
       Мне шепчет: «Друг, ты женишься?» Рекою
       Ужаснейшие клятвы полились.
       «Обманешь… бросишь»… — «Солнцем и луною
       Клянусь тебе, о Саша!»… Расплелись
       Ее густые волосы… змеею
       Согнулся тонкий стан… — «Ах, да… женись»…
       И запрокинулась назад головка…
       И… мой рассказ мне продолжать неловко.
      
     
     XXXV
           
       Читатель милый! Смелый сочинитель
       Вас переносит в небо. В этот час
       Плачевный… ангел, Сашин попечитель,
       Сидел один и думал: «Вот-те раз!»
       И вдруг к нему подходит Искуситель:
       — «Что, батюшка? Надули, видно, вас?»
       Тот отвечал, сконфузившись: «Нисколько!
       Ну смейся! зубоскал!.. подлец — и только».
      
     
     XXXVI
           
       Сойдем на землю. На земле всё было
       Готово… то есть — кончено… вполне.
       Бедняжка то вздыхала — так уныло…
       То страстно прижималася ко мне,
       То тихо плакала… В ней сердце ныло.
       Я плакал сам — и в грустной тишине,
       Склоняясь над обманутым ребенком,
       Я прикасался к трепетным ручонкам.
      
     
     XXXVII
           
       «Прости меня, — шептал я со слезами, —
       Прости меня»… — «Господь тебе судья»…
       Так я прощен!.. (Поручика с рогами